Космос - «мир, вселенная и мироздание» (др. греческий), первоначальное значение - «порядок, гармония, красота».
Впервые термин Космос для обозначения Вселенной был применён Пифагором...












Феномен человека на фоне универсальной эволюции

Глава VIII Феномен человека

Будущее человека

8.4.4 Социально-экономическое будущее: «кейнсианизация» мировой экономики

В соответствии с общим вектором универсальной эволюции, направленным в сторону интенсификации метаболизмов и связанности «всего со всем», человеческий мир шаг за шагом движется к глобализации [Бек, 2001; Косолапов, 2001; Симония, 2001], представляющей собой, таким образом, закономерный результат социальной эволюции. Социальная эволюция направлена кроме того в сторону возрастания роли Рынка, регулирующего общественные метаболизмы (см. разд. 4.7.3). В эволюции же Рынка определяющими являются взаимоотношения работника и работодателя в силу их всегдашней «перпендикулярности» («мир движется противоречиями»). Главный сюжет здесь — изменение во времени процента от стоимости продукции, который работодатель выплачивает работнику как заработную плату.

Отдельно взятому работодателю выгодно платить работникам поменьше. Всей же популяции работодателей это невыгодно, поскольку, образуя основную массу населения, работники, если они бедны, создают низкий потребительский спрос, что, не давая экономике развиваться, снижает прибыли. Это -основная идея кейнсианства, связанного с именем Дж. М. Кейнса [Keynes, 1936]: высокая заработная плата выгодна не только работникам, но и работодателям. Именно эту идею, быть может, историки назовут главным достижением XX в. в социальной сфере.

Становится все более ясным, что вследствие необходимости увеличения потребительского спроса эволюция Рынка, во многом определяющая социальную эволюцию, направлена в сторону роста оплаты труда работника от практически нулевой (рабский труд «за похлебку») до все более и более существенной с соответствующим его (работника) освобождением от работодателя. Другими словами, социальная эволюция направлена в сторону кейнсианизации экономики.

На протяжении многих веков низкая зарплата наемных работников порождала чрезмерное расслоение населения на богатых и бедных, жестокие классовые битвы и войны. XX в. с его революциями и мировыми войнами выдался особенно тяжелым.

Социальная эволюция, как и универсальная эволюция в целом, фрактальна, имея мутовочный характер с точками ветвления в переломные моменты. Подобно Древней Греции, которая экспериментировала в многочисленных полисах с разными вариантами общественного устройства, породив мутовку самых разных государственных устройств от тиранических и полуфашистских (Спарта) до «слишком» демократических (Афины) (ср. разд. 4.3.4.4), в первой половине XX в. цивилизация, преодолевая тяжелый кризис (мировые войны, мировой экономический кризис и пр.), экспериментировала в разных странах и регионах с разными путями выхода из него. Так появилась эволюционная мутовка социально ориентированных режимов — фашистских, нацистских и коммунистических, которые, стремясь обеспечить наемному работнику сносное существование, делали это средствами не только чудовищными, но и лишавшими экономику естественных стимулов к развитию. Эволюционный прорыв, однако, произошел в странах, которые мы сегодня называем развитыми, или постиндустриальными [Белл, 1999; Иноземцев, 2002], и которые образовали кейнсианскую ветвь мутовки социально ориентированных политэкономических систем, начав переход к государственному регулированию Рынка, побуждающему работодателя платить наемному работнику приличные деньги. Первым вступил на этот путь со своим «Новым курсом» (1933-1937) Франклин Д. Рузвельт, положив начало перехода западного мира к кейнсианской экономике. Сам Рузвельт, располагавший только общей идеей о необходимости повышения зарплаты работникам, двигался практически на ощупь, а затем уже его последователями в западном мире, в основном после Второй мировой войны, под государственное регулирование была подложена теория Дж. Кейнса. Переход развитых стран к кейнсианской экономике потребовал около четверти века и был вчерне завершен к концу 60-х годов, что было отмечено массовыми выступлениями благодарной молодежи против «общества потребления».

Сегодня мир поделен на две части. Меньшую образуют страны «золотого миллиарда», повысившие работникам зарплату до 40-65 % от стоимости производимого продукта. Подняв потребительский спрос, это повышение ликвидировало нищету (численность среднего класса доходит здесь до 70-80% населения), одновременно обеспечив экономике устойчивый рост.

Со временем, однако, кейнсианская забота о работнике становится чрезмерной, экономику опять-таки поражает кризис, как это было в США на рубеже 1970-1980-х гг. Вывел их из него монетаризм (в варианте «рейганомики»), который, в противоположность кейнсианству, защищает работодателя.

Кейнсианство и монетаризм — это два крыла государственного регулирования Рынка, которое может быть названо кейнсианским в широком смысле этого термина и которое направлено на поддержание средней зарплаты работников на оптимально высоком для текущего состояния экономики уровне. Этот уровень не поддается расчету и устанавливается опытным путем: если зарплата выше или ниже оптимальной, экономика буксует. Когда зарплата падает ниже оптимальной, к власти приходят «социально ориентированные» политики (скажем, в США это демократы, в Великобритании — лейбористы), которые включают механизмы регулирования Рынка, приводящие к повышению зарплаты, т. е. кейнсианские в узком смысле. Скажем, в США монетаристский курс республиканца Рональда Рейгана, исчерпав себя, был сменен (нео)кейнсианским курсом демократа Билла Клинтона. Затем берут верх «защитники капиталистов» (в США — республиканцы, в Великобритании — консерваторы), включающие монетаристские механизмы. Так оно и идет по синусоиде.

В комплекс кейнсианских (в узком смысле) средств регулирования Рынка входят прогрессивный налог на прибыль и наследство (до 90%), расширение социального сектора и связанный с этим рост денежной массы, не вызывающий большой инфляции благодаря росту поощряемых государством инвестиций в экономику, и многое другое [Дьяконов, 1994. С. 343-345; Экономическая..., 1999.С. 283-284]. Монетаризм, напротив, под флагом борьбы с инфляцией ставит во главу угла сдерживание роста денежной массы (т. е. зарплаты), снижение налогов на средние и большие прибыли и пр. [Экономическая..., 1999. С. 441-442].

Остальные страны продолжают экономить на зарплате работника, что и держит их экономику на низком уровне, зарезая потребительский спрос. Результат очевиден: та же проблема чрезмерного расслоения населения проявляется сегодня во взаимоотношениях между богатыми и бедными регионами, между Западом и Востоком, Югом и Севером. Проблема старая, новы ее масштабы. И решение ее, на наш взгляд, лежит на том же пути: развитым странам рано или поздно придется осознать, что им пора перестать «обижать» бедные. Средства — аналогичные кейнсианским, но на межгосударственном и межрегиональном уровнях. Цель — побудить работодателей платить наемным работникам побольше, только теперь первые и вторые могут находиться в разных странах. Это не только справедливо, но и поможет раскрутить мировую экономику в результате роста потребительского спроса, увеличив прибыли богатых регионов.

Все это и пытаются сказать антиглобалисты и международные террористы, используя для этого, особенно последние, неприемлемый язык.

На наших глазах развивается межгосударственное регулирование экономики при участии ЕС, ВТО, МВФ и им подобных организаций. Вырабатывая одинаковые для разных стран правила игры, они всё более затрудняют грабительскую («империалистическую») политику одних стран в отношении других. Мир уже не тот, каким он был в начале XX в. Однако эти процессы идут крайне медленно, богатые регионы все еще ориентированы в целом на получение максимальной прибыли в ущерб бедным регионам. Переориентация международного сотрудничества на увеличение внешнего спроса станет, полагаю, основной задачей мирового сообщества на все обозримое будущее. С ее решением будут уничтожены и социальные корни антиглобализма и международного терроризма.

Пока же мировое сообщество реагирует на международный терроризм неадекватно: вместо того чтобы приступить к разработке и реализации «Нового курса» межрегионального развития, богатые регионы применяют силу, действуя в рамках устаревших геополитических представлений, от которых на словах отмежевываются. Однако фундаментализм, укорененный в исламском мире численностью 1,3 млрд человек, нельзя победить оружием. Родная для фундаментализма атмосфера противостояния с «неверными» укрепляет его, реанимируя средневековый джихад. Силой можно добиться лишь того, что в лагере фундаменталистов окажется весь исламский мир, включая страны, располагающие оружием массового уничтожения.

XX век, напомним, тоже начинал с попыток снятия социальных напряжений силовыми средствами, что привело к страшным жертвам. В развитых странах эти напряжения «рассосались» только с переходом к кейнсианской экономике. Теперь предстоит сделать то же самое, но только в глобальном масштабе. Если наши выкладки верны, то кейнсианство — это не особый путь Запада, но столбовая дорога человечества на все обозримое будущее.

Наперед невозможно сказать, станет ли при этом кейнсианской экономика всех стран, которые образуют в этом случае мутовку вариантов кейнсианской экономики, или же при общем доминировании в мире кейнсианской экономики сохранятся и страны с некейнсианской экономикой. Органическая эволюция дает примеры и того, и другого хода событий. Так, после появления кроманьонца (современного человека) в «человеческой» мутовке, состоявшей на протяжении около 5 тыс. лет из неандертальца и кроманьонца, сохранился только кроманьонец, расщепившийся на мутовку рас и национальностей. Напротив, рептилии после выхода вперед млекопитающих до сих пор сохранились в мутовке высших позвоночных (амниот), довольствуясь, из-за менее интенсивного энергообмена, экологическими нишами подстерегающего хищника и пассивно защищенного (панцирем или слоем воды) травоядного (см. разд. 4.3.4.2). На подчиненное положение в кейнсианском мире обречены и страны с некейнсианской экономикой, которые уже сегодня много беднее стран «золотого миллиарда».

Кажется, только про одну страну можно определенно утверждать, что она без перехода к кейнсианской экономике не выживет. Эта страна — Россия, распластавшиеся через континенты территории которой связываются воедино только инфраструктурами, роль которых при современном уровне социальных метаболизмов («все связано со всем») неимоверно возросла. Россия XIX и даже XX вв. могла существовать без развитых инфраструктур, сегодня же, когда в производстве обычного велосипеда участвуют десятки заводов разных стран и регионов, это невозможно. Гигантские инфраструктуры России требуют громадных капиталовложений. Для поддержания в рабочем состоянии одного только нефтяного сектора, согласно оценкам International Petroleum Agency, России в течение 18 лет потребуются вложения в объеме 500-700 млрд долл., иначе в 2008-2010 гг. начнется замедление темпов роста, а затем и снижение добычи нефти. Слабая (некейнсианская) экономика на такие инвестиции не способна. Когда развал инфраструктур достигнет критического уровня, развалится и Россия.

Переход к кейнсианской экономике тормозится в России бюрократией, которая, захватив в коллективное пользование гигантский кусок государственной собственности, переродилась в новый класс, если воспользоваться термином М.Джиласа [1958], или в номенклатуру, если прибегнуть к термину М. С. Восленского [1991]. К.Маркс и Ф.Энгельс из того факта, что современные им капиталисты выплачивали наемным работникам слишком малую часть от стоимости продукции, сделали чересчур жесткие выводы. Вполне разумное определение Д. Рикардо (1772-1823) прибыли как части стоимости товара, имеющей своим источником труд наемных работников [Экономическая..., 1999. С. 687], они «развили» в достаточно бессмысленное, на мой взгляд, определение прибавочной стоимости как части стоимости товаров, которая создается трудом рабочих сверх стоимости их рабочей силы и которая безвозмездно присваивается капиталистами. Маркс и Энгельс не учли, что работодатель является наиболее важным участником трудового процесса, который должен вознаграждаться более других его участников. Вместо того чтобы к обоюдной выгоде побудить работодателей платить работникам побольше, что сегодня и делают кейнсианцы, отказавшиеся, к слову сказать, от марксовой интерпретации рикардовской теории трудовой стоимости, марксисты поставили целью ликвидировать частных собственников как класс.

«Блестящая» идея марксистов была реализована большевиками в СССР. Результат известен: «эксплуатация трудящихся», зарплата которых составляла здесь малую часть от стоимости продукции, была как минимум не ниже, чем в условиях докейнсианского капитализма первой половины XX в.

Свято место пусто не бывает — в СССР «эксплуататором» вместо капиталиста как раз и стала бюрократия, переродившаяся в номенклатуру. По Восленскому, номенклатура — «это: 1) перечень руководящих должностей, замещение которых производит не начальник данного ведомства, а вышестоящий орган; 2) перечень лиц, которые такие должности замещают или же находятся в резерве для их замещения» [Восленский, 1991. С. 83]. Номенклатурная же собственность, по Восленскому, — это вся (социалистическая) собственность в стране за вычетом личной собственности граждан, а решающим признаком, определяющим эту ее (номенклатурной собственности) принадлежность, является имеющаяся у номенклатуры возможность управлять всей социалистической собственностью.

На мой взгляд, однако, принадлежность собственности определяется не только тем, кто ее контролирует (ею управляет), но и тем, кто одновременно ее потребляет. Номенклатура управляла в СССР государственной и колхозно-ко-оперативной собственностью, но далеко не всю ее потребляла, в потреблении большой части государственной собственности — электростанций и заводов, ракет и самолетов и т.д. — участвовали и прочие граждане страны. В казенных же «мерседесах» рабочие с крестьянами и учителя с врачами не ездят, на госдачах не живут, в Медицинском центре УДП (Управления делами президента РФ) не лечатся. Ездят, живут и лечатся чиновники, передавая их друг другу «по наследству».

Сами чиновники говорят, что это имущество принадлежит государству, а у них находится только в «хозяйственном ведении», или «оперативном управлении». Это лукавство. Речь идет об особой форме собственности, отличной от частной (рыночной) и государственной. Не принадлежа чиновникам порознь, номенклатурная собственность является коллективной собственностью чиновничества, которое потребляет ее посредством номенклатурных привилегий, или спецкормушки. К номенклатуре могут быть достаточно условно отнесены чиновники, стоимость «бесплатных» привилегий которых превышает их должностной оклад.

По сути дела, номенклатурная собственность и базирующиеся на ней привилегии чиновников реализовали коммунистические идеалы (жизнь без денег и принцип «каждому по потребностям»), но только для номенклатуры и за счет основной массы населения.

Распределение индивидов по доходам или по зарплате (распределение Парето) может быть приближенно описано формулой типа «35% людей получают около 65 % всех денег». Это — для США, где зарплата министра превосходит зарплату среднего американца в 5-6 раз. В России зарплата министра (вместе с привилегиями — престижной служебной иномаркой с персональными водителями, госдачей, медицинским и санаторно-курортным обслуживанием и т.д., и т. п.) больше зарплаты среднего россиянина более чем в 200 раз. Так что распределение российских бюджетников по зарплате (вместе со льготами) грубо можно оценить формулой «10% бюджетников получают около 90% зарплаты» (см. разд. 4.7.3).

Это значит, что зарплата российских бюджетников и пенсия наших пенсионеров такие нищенские именно потому, что так велики привилегии чиновников. Приуменьшении зарплаты (вместе с привилегиями) 10% высокооплачиваемых бюджетников в 2 раза зарплата 90% остальных вырастет в 5,5 раз. В самом деле, пусть 1 000 руб. распределены так, что на 10 человек приходится 900 руб., а на 90 — остальные 100. Отнимем у 10 «богатых» половину, т.е. 450 руб., передав их «бедным», у которых станет 550 руб. Раньше на каждого «бедного» приходилось по 100/90 руб., теперь по 550/90, то есть в 5,5 раза больше.

КПСС оставила посткоммунистической России юридический казус, какого не знала история, — гигантская по своим масштабам номенклатурная собственность, на протяжении многих десятилетий влиявшая на судьбы мира и по сей день определяющая жизнь большой страны, числится в невидимках, не фигурируя явно в Конституции РФ, в которой аккуратно названы «частная, государственная, муниципальная и иные формы собственности».

В советские времена номенклатура цементировалась идеологией (террором) и спецкормушкой. В постсоветские времена идеология отмерла, и экономическая составляющая номенклатуры стала главным фактором перерождения в нее бюрократии. Сила номенклатуры — в привилегиях, которыми она обволакивает потенциальных оппонентов в других ветвях власти, намертво привязывая их к себе.

Коллективный характер номенклатурной собственности превращает ее владельцев в клан, в котором интересы совладельцев выше государственных. Коррупция — это «прямое использование должностным лицом своего служебного положения в целях личного обогащения» [Новый..., 2000. С. 5б2]. Подпадая под это определение, номенклатура является коллективным коррупционером.

Граница между номенклатурной и государственной собственностью размыта, так что трудно сказать, где кончается одна и начинается другая. Размытость номенклатурной собственности размывает правовое сознание номенклатуры. Спецкормушка не просто многократно увеличивает доход чиновников, но и увеличивает его неопределенным образом. Размытая спецсреда обитания чиновника, в которой нет четкой границы между «можно» и «нельзя», затягивая его в отношения, основанные на личной преданности и принципе «ты мне — я тебе», превращает в коррупционера не только коллективного, но — зачастую — и индивидуального, берущего натуральные взятки и торгующего натуральными лицензиями.

По сути дела, номенклатурная собственность — это единственная по-настоящему коммунистическая форма собственности, которую коммунистам удалось создать наяву. Образовали ее комсановники сразу после 1917 г., обеспечив себе снабжение «по потребности», и с тех пор она губит все живое окрест себя, доказывая опасность реализации столь красиво звучащих коммунистических идей.

В кейнсианских странах доходы делятся между двумя основными группами населения — работниками и бизнесменами, и зарплата работников составляет там примерно 40-65 % от стоимости продукции. В России в распределение доходов вклинивается номенклатура, зарезающая своими привилегиями зарплату работников до уровня примерно 15 % от стоимости продукции. Повышение зарплаты основной массы населения (в процентах от стоимости продукции) означало бы уменьшение собственной зарплаты номенклатуры, основную часть которой она сегодня получает в форме натуральных привилегий. Переход к кейнсианской экономике привел бы к исчезновению номенклатуры, т.е. к преобразованию в обычную бюрократию без номенклатурных привилегий. Номенклатура как «разумная система» (см. разд. 8.1.3), у которой срабатывает инстинкт самосохранения, не может этого допустить. И не допустит, если в России не появится что-то вроде польской «Солидарности», которая победила номенклатуру в своей стране.

Как говорилось выше, переход ныне развитых стран к кейнсианской экономике потребовал около четверти века. Около четверти века займет такой переход и у нас. Точнее, занял бы, если бы не мешала номенклатура. Без отмены номенклатурных привилегий экономические реформы в России невозможны. Отмена их, однако, затруднена из-за некоторых особенностей российского менталитета, которые коренятся в ее истории и вследствие которых многие россияне воспринимают привилегии чиновников как нечто столь же естественное, как воздух, а критиков номенклатурной власти — как врагов России.

В отличие от Польши, система привилегий и льгот действует в России с 1917 г., т. е. около 90 лет, деформировав национальный менталитет. Россияне воспринимают номенклатурные привилегии как нечто естественное еще и потому, что многие из них тоже получают льготы, образующие вместе в привилегиями чиновников перевернутую пирамиду, в которой на 10% населения (основную массу которых составляют именно чиновники) приходится около 90 % всех льгот. Отстаивая собственные крохотные льготы, россияне, не отдавая в том себе отчета, защищают и гигантские привилегии чиновников. Это делает появление российского варианта «Солидарности» сомнительным.

После 1917 г. Россия отклонилась от магистрального вектора социальной эволюции, оказавшись на тупиковой (некейнсианской) ветви эволюционной мутовки. Будущее нашей страны зависит от того, удастся ли нам перейти на кейнсианский путь развития. Если не удастся, то Россия как единое государственное образование исчезнет с лица Земли. Социальная эволюция «не озабочена» сохранением какого бы то ни было государства, что она не раз уже и демонстрировала.





Назад     Содержание     Далее












Интересные сайты