Карл Саган Мир полный демонов.
Глава 14 Антинаука
Любой, кто наблюдал развитие науки вблизи, видит в этом прежде всего глубоко личное дело. Всегда существуют люди — их немного, — кого любопытство или интеллектуальная честность, разочарование в изъянах современного знания, недовольство самим собой (почему я не понимаю то, что вроде бы всем ясно?) побуждает задавать ошеломляющие, бьющие в самую точку вопросы. Среди массы завистливых, амбициозных, сводящих друг с другом счеты, подавляющих несогласие, поддающихся нелепому тщеславию людей всегда выдается несколько праведников. Более того, в некоторых областях науки — в весьма продуктивных ее областях — эта «праведность» составляет норму.
На мой взгляд, все эти человеческие слабости и социальные неурядицы науке только на пользу. Есть сложившаяся система, внутри которой каждый ученый может ниспровергнуть точку зрения другого и проследить за тем, чтобы этот спор сделался всеобщим достоянием. Даже низменные мотивы побуждают ученых искать и находить новое.
Американский химик, лауреат Нобелевской премии Гарольд Ури признавался мне, что с годами (ему было тогда за 70) он все более ощущает натиск тех, кто старается доказать его неправоту. Срабатывает, по его словам, синдром «лучшего стрелка на Западе»: молодые стрелки стараются подстрелить старого, чтобы унаследовать его славу и авторитет. Ему это досаждало, жаловался старик, но он видел в том и пользу: молодые и задорные ради спора с ним лезут в те насущные области знания, куда бы не сунулись по собственной инициативе.
Ученый тоже человек, и ошибка избирательного наблюдения ему не чужда: запоминаются случаи, когда ты прав, и забываются ошибки. Но в «ошибке» подчас тоже содержится зерно истины, или же она наталкивает на поиски истины других. Среди самых успешных астрофизиков нашего времени — Фред Хойл, который внес огромный вклад в понимание эволюции звезд, синтеза химических элементов, космологии и т.д. Порой ему удавалось дать правильное объяснение, прежде чем кто-либо успевал понять, что там вообще требуется объяснение. А порой его вклад заключался как раз в неправильном объяснении — он провоцировал мысль, предлагая столь возмутительные гипотезы, что наблюдатели и экспериментаторы просто не могли удержаться и не перепроверить. Порой совместные усилия «уличить Фреда» приносили результат, порой нет, но всякий раз границы научного знания раздвигались. Даже самые нелепые гипотезы Хойла — например, предположение, будто вирусы гриппа и СПИДа занесены на Землю кометами или что звездная пыль — на самом деле бактерии — способствовали развитию научного знания, хотя сами по себе ничем не были подкреплены, и в итоге их пришлось отвергнуть.
Ученым не помешало бы время от времени обсуждать свои ошибки. Это помогло бы прояснить и избавить от мифической составляющей научный процесс, сыграло бы на руку молодому поколению. Даже Иоганн Кеплер, Исаак Ньютон, Чарльз Дарвин, Грегор Мендель и Альберт Эйнштейн допускали серьезные промахи. И в целом наука — это командная работа: и самые великие ошибаются, и тогда кто-то другой, возможно, даже не столь одаренный и знаменитый, глядишь, обнаружит ошибку и исправит ее.
Вот я, например, в прежних моих книгах рассказывал в основном о том, как и в чем я был прав. Позвольте сейчас перечислить некоторые мои заблуждения. В ту пору, когда на Венеру еще не снаряжались космические корабли, я полагал, что атмосферное давление на этой планете превосходит земное в несколько раз, а не в несколько десятков раз. Я считал, что венерианские облака состоят в основном из воды, а они состоят из воды лишь на 25%. Я ожидал обнаружить тектоническое движение на Марсе, но снимки из космоса не обнаружили и намека на движение плит. Я приписывал инфракрасный спектр Титана парниковому эффекту, а оказалось, что дело в температурной инверсии в стратосфере. Перед тем как Ирак поджег нефтяные скважины Кувейта в январе 1991 г., я предупреждал о том, что смог окажет губительное воздействие на сельское хозяйство Ближнего Востока. В итоге и вправду посреди дня стояла непроглядная тьма и над Персидским заливом температура воздуха упала до 4-6°, но до уровня стратосферы дым не поднялся и Ближний Восток уцелел. Я не делал оговорки о вероятностном характере моих подсчетов.
У каждого ученого свой стиль исследований, кто-то осторожнее, кто-то опрометчивее. Лишь бы новые идеи подлежали проверке и ученые не впадали в догматизм, а так — ничего страшного, напротив: этими путями и достигается прогресс. Из пяти моих ошибок первые четыре произошли при попытке постичь отдаленный мир на основании ограниченных данных и в отсутствие фотографий из космоса. Естественный ход развития космических наук приводит к тому, что накапливаются новые данные, и во всеоружии новых фактов мы разгоняем войско устаревших идей.