Кирасир-самозванец

История самозванцев на русском престоле имеет любопытную особенность. Если это были мужчины - то все они представлялись «чудесно воскресшими» монархами или наследниками оных. Женщин же, претендовавших на русский трон при очень сомнительных на то правах, история знает всего двоих: дочь царя Алексея Михайловича - царевну Софью Алексеевну - и княжну Тараканову, истинное происхождение которой неясно до сих пор. Ряд историков, сопоставив факты, предполагают, что она внебрачная дочь императрицы Елизаветы Петровны и ее «тайного» мужа графа Разумовского. Но обе эти женщины не объявляли себя «ожившими покойницами».

Самозванцы - всегда плод смутных времен. Когда в государстве царит неразбериха, у отчаянных авантюристов появляется шанс. Кстати, все самозванцы в России имели «зарубежных кураторов»: поляки пестовали Лжедмитриев, польские и французские советники крутились при «дворе» «ампиратора Петра Федоровича» - Емельяна Пугачева, европейские покровители принимали в своих дворцах княжну Тараканову.

События декабря 1825 года их современники часто называли «Смутой».

Отказ великого князя Константина Павловича от престола, внезапное воцарение его брата Николая, оказалось, породили не только пальбу на Сенатской площади и неудовольствие в гвардии, да и во всей столице, но и последнего самозванца в России, «воскресшего» великого князя Константина Павловича, который так и не стал императором Константином I.

Сын Павла I, великий князь Константин, должен был наследовать корону после смерти бездетного Александра, но от трона отказался. Его отказ вызвал события 14 декабря 1825 года - мятеж в гвардии. Но рядовые подданные Российской империи в XIX веке о тонкостях отношений в царской фамилии не ведали. Знали, что царем после Александра должен стать Константин. Ему и присягнули. Его ждали в Зимнем дворце. Императорский монетный двор даже успел отчеканить монеты с профилем нового самодержца (сегодня константиновский рубль - огромная редкость в коллекции нумизматов.). Жители Санкт-Петербурга слышали пальбу и видели какие-то маневры военных на площадях и набережных, об отречении Константина переговаривались, правда, вполголоса. Неудивительно, что вскоре по столице поползли слухи: мол, Николай сверг своего брата Константина с престола с помощью царедворцев и упрятал в темницу Петропавловской крепости. Этакая русская Железная Маска. А само отречение Константина - поддельное. И следовательно, войско взбунтовалось. Царь-то Николай Павлович - ненастоящий!

А великий князь Константин скончался в Витебске 15 июня 1831 года. 17 августа того же года он был отпет и погребен в фамильной усыпальнице Петропавловского собора. Но шепот, что настоящий «хороший» царь Константин жив и, обиженный, ищет правды, уже не смолкал в России. Возникла смута в умах. Особенно на фоне деспотии молодого самодержца Николая.

В таких условиях самозванец просто уже не мог не появиться.

Вторая супруга великого князя Константина - польская княгиня Лович (Жаннета Грудзинская) пережила своего супруга ненадолго. Когда он умер, она состригла свою длинную роскошную косу и положила под голову покойного. Так его и похоронили. Сама Лович скончалась 17 ноября 1831 года и была похоронена в Царском Селе.

А уже 29 ноября 1831 года в селе Кривякино Коломенского уезда Московской губернии в церковь к монаху Пимену пришла молодая красивая дама и заявила, что она - княгиня Лович, вдова русского императора Константина I, незаконно свергнутого с престола братом Николаем. Ошеломленный и перепуганный монах бросился к уездному предводителю дворянства, тот - к воинскому начальнику. Когда депутация приехала встретиться с «вдовой императора», ее и след простыл. Зачем она объявилась в Коломенском уезде, непонятно, но это сообщение встревожило хозяев Зимнего дворца. Однако это было только начало...

А дальше начались странные совпадения. В начале весны 1842 года в парижских газетах появились статьи, пересказывающие слухи о насильственном отречении Константина от престола, его заточении в Петропавловскую крепость и... бегстве из нее в глубь России. Во времена Пугачева именно уральские (яицкие) казаки были опорой «ампиратора»-самозванца. В Европе об этом помнили. И именно на территории Уральского казачьего войска произошло то, что было отражено в рапорте наказного войскового атамана на имя государя за №13 от 26 марта 1842 года. Полковник Уральского войска Бородин рапортовал, что 22 марта 1842 года к казаку Дариону Коптелеву на воз подсел человек и в разговоре представился... императором Константином, свергнутым с престола братом Николаем. Поведал, что сейчас едет в Оренбург, к казакам, что 4 апреля его уже ждут в Уральске, а потом с верными настоящему царю казаками он пойдет на Петербург - возвращать воровски отнятый престол его отца, государя Павла Петровича! Растроганный его речью Коптелев попросил «царя-батюшку» освободить его жену, сосланную в Сибирь. «Царь»-пассажир пообещал. Позже казак одумался и во весь опор помчался в штаб наказного атамана.

Полковник Бородин знал историю начала Пугачевского бунта. И потому быстро снарядил конвой и отправил его во главе с есаулом Серовым, приказав найти и арестовать «царя Константина».

«Воскресшего самодержца» схватили в тот момент, когда он выступал перед казаками у Гниловского форпоста. Его заинтересованно слушали даже младшие офицеры. На допросе арестованный признался, что на самом деле он отставной унтер-офицер Екатеринославского кирасирского полка Данила Наумов, уволенный в 1837 году в отставку по выслуге лет. Жить, мол, стало не на что, вот и стал он выдавать себя за князя Константина Павловича в надежде на кров, пищу и сочувствие. А так он лично ничего против государя Николая Павловича не имеет. Ему поверили (точнее, сделали вид) и тихо, под надежным караулом навечно сослали в Сибирь на поселение. Логично предположить, что и в столице Уральского войска, и в Зимнем дворце благоразумно решили не допускать огласки происшедшего. Никаких публичных казней и даже громких расследований деяний «воскресшего цесаревича Константина». Чтобы никто в империи о нем и слова не слышал! Кирасир-«император» отбыл «во глубину сибирских руд», а в Третьем отделении задумались над удивительными совпадениями в «деле унтер-офицера Наумова» и истории Емельяна Пугачева.

Почему оба объявились широко и публично именно на территории уральских казаков? Почему открылись вознице, подсев на телегу? Поразительное сочетание деталей чьей-то режиссуры. Откуда унтер провинциального армейского полка знал о внутренних противоречиях между членами царской фамилии? Это самое интересное! И наконец, почему его появлению предшествовала информационная кампания в парижской печати? Притом что в Европе знали: дворяне в России французские газеты читают охотно.

Отставной кирасир Наумов так и остался в нашей истории таинственной фигурой. Кто он - оригинальный Остап Бендер XIX века? Или кадровая неудача французских спецслужб, попытавшихся реанимировать идею самозванца на русский престол?

Александр СМИРНОВ